Читал про Баумана, как он, будучи в розыске, разъезжал по Москве вместе с Саввой Морозовым. Тот, расхрабрившись, предложил ему отправиться прямо на Тверскую, а Бауман подумав, что Савва шутит не согласился.
Часто себя мотивирую такими историями, не реже стыжу, ибо были раньше настоящие герои, не трусили.
Сегодня спорили с Евой: я утверждал, что любят за недостатки. Нидерланды идеальная страна, да любить ее сложно, Греция страна недостатков, ей сложно восхищаться, да легко любить. Ева говорила, что любят за достоинства, но недостатки делают нас людьми.
Марк Аврелий пишет, убери дистанцию между тобой и работой, полюби то, что делаешь. Плод этой философии, Нидерланды: здесь все сделано идеально, между работой и человеческим разумом нет дистанции, но сделано ли это с любовью? Думаю, что да, ибо сложно представить как по-другому.
Я в этом плане, все же очень русский, истории о большой работе, достижения чужих колеблют мне душу, да не мотивируют на что-то больше, чем на грандиозный, но короткий скачок. Мы и в историческом плане, нация большого скачка: из Московии в Европу, из крепостничества в коммунизм.
Когда ехали туда, представлял, что расскажу об этой стране, что дескать это Балканский hidden gem и счастье найти и рассказать об ней. После дня в Любляне, думал, что страна примерно с тех пор не hidden, как в заглавии ее исчезло слово социалистическая. Когда вернулся домой, по вопросам окружающих, вернее по их отсутствию, понял, что страна более чем hidden.
Мало людей интересуется чужими путешествиями, либо такое уж у меня окружение.
Одно воспоминание осталось о Словении: кругом поле, вечерние сумерки уже опустились, но света еще хватает. Часовня, по типу той, которые строят в Греции, чуть выше человеческого роста, где только свечи внутри и места для одного человека. Стены часовни расписаны какими-то сюжетами, причем роспись свежая, еще совсем не затертая. От часовни в сторону гор идет небольшая дорога, разделяющая поле пополам. У подножья гор городок. Как это обычно бывает в словенских городках, церковь самое высокое здание.
Я иду по полю в сторону церкви, из которой, разрывая тишину, звучит колокол. Вид на Альпы и на абсолютную вечность.
Удивительно как все великие русские классики: Достоевский, Толстой, Чехов и Горький жили в одно время. Прямо сродни Сократу, Платону и Аристотелю.
Любопытно, кстати, насколько наши писатели, в то пору были знамениты: к Горькому, например, когда стало известно, что Толстой сбежал из Ясной Поляны, приезжали из Неаполя на остров Капри журналисты взять на сей счет интервью.
Хотел было опубликовать историю о нашей поездки в Грецию, да ни мне, ни моей аудитории, чувствую не хватит терпения: мне ее закончить, читателю дочитать. Вот, в прочем, некоторые записи, что остались с тех пор.
Подобно людям из мифа Сократа, что, освободившись из оков неведения, первым делом осмотрят пещеру вокруг, так и мы, взявшись узнать Грецию, первым делом окинули ее путешествием вокруг страны.
В поле, когда-то бывшей столицей могущественной державы Александра Македонского — Пелла, мы начали свой путь. От города мало что осталось, и редкий путник заезжает сюда, давая возможность другим, неспешно прогуливаться по тропинкам, которые когда-то были городскими улицами, остановиться у гигантской мозаики, бережно скрытой от солнца невзрачной крышей.
Двигаясь южнее, через километровые туннели, пробитые сквозь горы, мы приехали в город Волос. Бывает так, однажды увидев какой-то пейзаж, встречая его в новом месте, обязательно скажешь: это напоминает мне то место.
Так и Волос, своей отрешенностью на его окраинах, сперва напомнил мне Порт-Элизабет в далекой Южной Африке.
Пару тысяч лет назад с хвостиком, группа смельчаков отправилась отсюда в поисках золотого руна. В память о том предприятии в городе установлены копии Арго — корабля, на котором плыли Аргонавты. Еще более, город примечателен набережной, обильно заставленной кафешками, где мужчины в утренней заре своего заката, проводят дни напролет, наблюдая за пешеходами сидя с сигаретой, что дымится рядом с маленькой чашечкой кофе на столике подле них.
Дельфы. Был мужчина. Он шел в горах и обронил монетку. Начав ее искать, он обнаружил с собой странные эффекты. Древние смекнули и научились предсказывать в этом месте будущие довольно затейливым способом. А еще был Зевс. Он выпустил двух орлов в разные стороны и в том месте, где они встретились, было назначено середина земли. И коль скоро эти два события произошли в Дельфах, здесь мы и сделали остановку.
В Дельфах впервые начинаешь чувствовать близость к Афинам и популярность этого места. Пропуская вечно спешащие группы туристов, мы поднимались по вековым ступеням горы Парнас, следуя к храму Аполлона, размышляя о вечной максиме, когда-то высеченной на входе в храм: познай самого себя.
В 390 году навсегда замолчали оракулы. Храм был разрушен и теперь стоя у его руин, можно увидеть прекрасный вид на ущелье. На Парнасе приятный воздух, да бесплодная почва, — выразился об этих местах Джон Локк. Мы отправились искать ночлег, в городе Патры, крупнейшим городе полуострова Пелопоннес.
Дочитал вчера книгу «Письма из Русского Музея» Солоухина — ну будто сам прогулялся вдоль картин. А ведь была пора, когда я минимум раз в год, а то и чаще там бывал. Примечательно с какой любовью он пишет о «прежнем режиме», недаром критика про автора писала, что он мол «заигрывает с боженькой». Тем сильнее бросается в глаза, что книга издана в 1966.
Много нового узнал про Сурикова: о его поездке в столицу на учебу из Красноярска, хлопотала вся местная аристократия. Нашелся в итоге золотодобытчик, который стал его покровителем.
Я пару лет назад читал другую книгу этого автора: «Черные Доски», которая заставила впервые задуматься об иконах как художественном искусстве. Черные — потому что со временем, по разным на то причинам, иконы темнеют. Так вот, читая и первую и вторую книгу, никак не мог забыть одного факта об авторе: а ведь Вы, Владимир, участвовали в травле Пастернака в 58 году. Вот так, проживешь, честную с виду жизнь, а это навсегда останется в биографии.
Недавно, обсуждая с коллегой частый среди релокантов вопрос счастья, пришли к мнению, что среди стран, в которые переехали наши соотечественники, нет такой где каждый бы чувствовал себя счастливым.
Какой бы мы не открыли чат, в каждом найдется с дюжину недовольных страной. Почему так?
Задавшись этим вопросом, я обратился к труду Аристотеля Никомахова этика, а именно к книге доктора философии и антиковеда Эдит Холл «Счастье по Аристотелю», которая в упрощенной для широкой аудитории форме описала, что делает нашу жизнь счастливой с точки зрения античного философа.
Счастье, повествует автор, в том, чтобы раскрывать свой собственный потенциал. От того, думаю, мы несчастны, что оказавшись в новой стране, мы не знаем как себя применить.
Как человек, который за последние два года сменил стран, больше чем пальцев одной руки, а в Древней Греции, например, изгнание из полиса было разновидностью казни, лично для себя я выработал следующий порядок, как применить себя в свободное время (и не сойти с ума).
Образование. Я выбрал для себя три темы, лекции по которым регулярно слушаю, стараясь чередовать предметы: программирование, античная философия и христианство.
Творчество. Создание пет проектов, ведение блогов, да и просто рисунок от руки.
Прогулки. Каждый день в течение часа мы прогуливаемся по скверам и паркам, беседуя о прочитанном и выученным сегодня.
Литература. Я попытался выработать какую-то схему чтения, скажем на одну тему, чтобы предыдущая книга дополняла следующую.
Путешествия. Хотя бы раз или два раза в месяц, ездить в места, где ты еще не был. Не важно: соседний городок или другая страна.
Конечно, все это не избавит от тоски по Родине, не вернет прежнюю жизнь, но возможно сделает ее счастливее
Дочитываю любопытную книгу Массимо Пильюччи «Как быть стоиком», которая во многом дала мне ответ на вопрос почему, к примеру, Нидерланды и все страны вокруг, выглядят так. Почему улицы чисты, любой газон подстрижен, почему в домах порядок?
Почему люди не кичатся богатством: для меня это особенный нонсенс, когда подле дорогого особняка, стоит недорогой Фиат.
Не может же быть дело только в демократии: скажем, Германия, с исторической точки зрения стала демократической только пару поколений назад.
Ответ в философии стоицизма, которую Нидерландская аристократия взяла на вооружение получив свою страну в управление. И дальше, это мировоззрение распространилось на все население и на страны вокруг.
Сама же книга Пильючии рассказывает более конкретно об этой философии, много цитируя Эпиктета, древнегреческого философа, современника первых христианских апостолов.
Читал сегодня в самолете в книге у Орхана Памука, как в 1955 году один турецкий националист взорвал в Салониках дом, где родился Ататюрк. Турецкие газеты, сильно преувеличивая, писали что это сделали греки, чем вызвали крупные погромы в Константинополи: несколько дней громили греческие лавки, дома, убивали священников.
После, толпа, перешла в режим грабь богатых. Семье Памуков повезло: накануне, дядя Орхана купил в свой Dodge турецкий флаг, чем спас машину от уничтожения. В итоге погромов все греческое население города покинуло его: уехало больше людей, чем после падения Византии.
Стамбул из места, где всегда можно было услышать 4 языка, превратился в мононациональный провинциальный городок — тогда население города было где-то миллион человек.
Задумался: много ли потомков тех, кто видел Турцию только для турков, сейчас живет заграницей?
Общий вагон поезда на Бухарест был отдаленно похож на нашу, уплотненную в несколько раз, Ласточку. Меня высадили сюда, когда проводник, повторно зайдя в мое двухместное купе первого класса, заметил неверную дату в билете.
Двое рабочих пьют из горла литровую бутылку пива. Увидев, что мое сиденье расположено напротив, я спрашиваю глазами можно ли сесть, один из них улыбается, приглашая рукой к совместной трапезе. Я накрываюсь двумя капюшонами, пробуя уснуть на ближайшие 12 часов пути.
Ночь. Поезд движется через мрак по кривой, будто огибая, одиноко стоящий в удалении фонарный столб. Я смотрю из окна на освещенную фонарем, среди полной пустоты, ель. Таким порой кажется, что-то хорошее, среди мрака плохого, светлое среди полностью темного. Внезапное проявление доброты от незнакомых мне людей. Вино за счет заведения, ночлег, сочувствие курсантов охраняющих меня в ожидании устроенного мне полицией допроса, конфета подаренная водителем такси в знак сочувствия.
«Ты говоришь по-русски?». Меня палит ярлык «берегите Россию» на портфеле привезенный из Екатеринбурга. Как старому другу, он рассказывает, как приехал сюда из Крыма, о ракетах, что сбивает ПВО над Ялтой и все прочее, что занимало тогда наши умы.
Я сидел на скамейке, медленно опустошая мой запас, принесенных с собой, медовых абрикосов. И когда становилось тихо от голосов идущих мимо туристов, было слышно горную реку позади меня. Тогда казалось, что это шумит морской прибой. Холодные горные ручейки, смешивались в белой как чай с молоком реке.
Один из них, всегда +21 градусов, собирается в большой чан. Обещая вечную молодость, очередь к этому чану никогда не расходится.
Мне оставалось идти всего несколько километров, когда опережая ночные сумерки небо заволокло грозовыми тучами. Стало темно. В горах ты всегда чуть чуть ближе к небу и молнии становятся непривычно рядом.
На секунду становится светло и снова хорошо видно дорогу. На встречу мне шел пастух. Медленно и лениво, он тянул на верёвке корову, за которой так же медленно шел её телёнок.
Читаю с утра про встречу Ахматовой с Робертом Фростом. 60-ые года, они оба живые классики, выдвинутые на Нобелевку. Жилищные условия Ахматовой так плохи, что власти организуют встречу на чужой даче, Анна Андреевна ещё шутит, что если она срубит в «своем» саду дерево, ей государство даст штраф.
Сразу вспомнилось начало «Вино из одуванчиков»: Америка, 1928 год. Отец главного героя везёт его на машине. Личный автомобиль! Советский человек не увидит такого до конца строя.
И вот думаешь ради чего люди не могли просто достойно жить? И ради чего их лишили достойной жизни теперь?
P.S. В Казахстане, как известно, нет свинины. Знаете с чем тут дают карбонару? С куриными беконом
Сначала мы пошли мыть новую машину. Оказалось, что не мыть, а обмывать. Потом пошли в гости на экскурсию по дому. Меня здесь встречают как высочайшую комиссию из Москвы и в каждом доме кормят и наливают.
Потом оказалось, что у сына очень уважаемого человека сегодня свадьба. Мы пошли на свадьбу. Свадьба это не только когда женятся, а ещё когда делают обрезание. Уважаемого человека я встретил, а сына нет. С другой стороны, может мне тоже бы не хотелось видеть 500 человек, которые отлично веселятся на моей свадьбе и без моего участия.
Словом, обратно домой я шел с участием поддержки. На утро не знакомые мне люди в деревне спрашивали не болит ли у меня голова и что плясал я всё-таки хорошо.
За хоровым ором бичевания Солодникова никто не расслышал цитату Бродского, которую Николай пытался нам донести: «За равнодушие к культуре общество прежде всего гражданскими свободами расплачивается. Сужение культурного кругозора — мать сужения кругозора политического. Ничто так не мостит дорогу тирании, как культурная самокастрация».
Походы в Эрмитаж, о которых твердил Николай в интервью Дудю, есть расширение в т.ч. политического кругозора, при котором невозможно сузить свой вкус до одного политика.
Изгнание из тусовочки за несогласие во взглядах с Навальным, а по людски все мы с ним солидарны, тут спору нет, — первый поворот в ещё один унылый виток, унылый как предыдущие 20 лет.
Ходить в Эрмитаж, и сейчас особенно, когда чуть слышный запах политического трупа, стал уловим для особо чутких, действительно может и важнее, чем политика. Сейчас.
Здесь русло Волги делает поворот направо, проходя между, покрытой густым лесом, Жигулевской грядой. Митрич вышел на палубу, посмотреть как майское солнце скрывается за верхушками деревьев.
Теплоход «им. Розыбакиева» медленно заходил в огромную тень. До Куйбышева оставалось чуть меньше часа. Глядя на воду, Митрич думал, как купит завтра для своего Евсейки местного шоколаду.
«А вы знаете почему Розыбакиева написано в одно слово?», Митрич заметил, что товарищ справа разговаривает именно с ним: «оказывается Розыбакиева, это фамилия, а звали его, значится, Абдулла. Мне матрос так сказал». Товарищ замолчал, а потом добавил: «мое имя Леонид. Но друзья зовут меня Лёня».
Не в пример нашим северным избам, что построены из дерева, дом армянской семьи выполнен из камня. Под одной крышей живёт сразу несколько поколений. В таком доме жил и я.
Топят только на первом этаже, там проводят большую часть времени. Спят на втором. Русскому человеку, привыкшему, что в квартире от жары можно ходить голым, такой контраст может показаться губительным: первые дни я спал в куртке.
Ереван город красивый и сложно однозначно сказать на что он похож. В первый день, когда прилетел сюда, я гулял и гулял без всякой цели. Сев на скамейку, долго глядел в даль улицы, пытаясь принять, что это надолго и теперь я здесь. Ко мне подошла собака и лизнула ладонь. Я улыбнулся.
Старенький Volkswagen везёт в гору с характерным гулом. В небольшой зазор на торпедо вставлены образа Спасителя и Девы Марии. Я узнаю наше ущелье, смотря через треснувшие от камня лобовое стекло. Водитель рассказывает как здесь красиво летом, улыбается, обнажая золотые зубы.
Его военная, с меховым воротником куртка напоминает о том, о чем говорят со мной почти в каждой поездке в такси, будь оно коль сколько-нибудь долгое. Об этом напоминают флаги Армении, хорошо видные издалека, когда проезжаешь мимо местных кладбищ. Большие портреты молодых людей, изображённые на многоквартирных домах.
Вести о том, что снова слышны взрывы, мне рассказывали ещё на той неделе. Сегодня Мин Обороны РФ говорит о наступательных действиях со стороны Азербайджана. Что ж.
О городе Раздан, вблизи которого я прожил без малого месяц, можно рассказать многое. Моногород со всех сторон окружённый горами, здесь самая большая в Армении ТЭС и самые обильные осадки за год.
Мой поселок: Цахкадзор. Ущелье цветов, хоть о цветах в это время года напоминает только название, а метровые сугробы о том, что ты на высоте 1800 метров.
Местные таксисты — моя любимая тема. Разданские с удовольствием расскажут о наглости Цахкадзорских, те отвечают взаимностью первым. Лично меня обманывали и те и те, в Цахкадзоре хоть и на большую сумму: приехав сюда, я заплатил за километр пути сумму, что платят за 50. Справедливости ради таксист был ереванский, так что Ереван все же лидирует.
Последние два месяца и особенно здесь в Казахстане, горечь тоски частая моя спутница. И стоя на берегу реки Аксай, глядя на ее белое русло, я вспоминаю как стоял на берегу другой Белой реки. С высоты правого берега, был виден её изгиб и снежная шубка, закрывающая воду.
Был ли я счастлив тогда? Теперь кажется, что да. Память сохраняет только хорошее, будто своей рукой помогает держать баланс.
Второй рукой протянутой мне, было искусство. Та самая литература, что не смогла научить нас ничему: каждый увидел в ней то, что захотел увидеть. Не убий превратилась, в убий. «Лишь бы не было войны», в «до победного конца». И вот «Одумайтесь!», написанная 118 лет назад, уже выглядит как открытое письмо на Медузе. Воспоминания о Вятской ссылке, стали моей литературой в те дни, повесть Хаджи-Мурат, Ночь в Лиссабоне Ремарка.
А фоном был контекст жизни здесь, истории, которые я себе примечал. Попадались среди них откровенно очень своеобразные, вот, скажем, одна из них: в соседнем городе местные, затеяли игру в Кокпар прямо на проспекте, среди проезжающих машин. Чью-то поцарапали, одной случайно разбили лобовое стекло. Надо бы сказать в чем смысл игры: тело мертвого козла, сидя на коне, нужно донести на свою территорию, отобрав у противника.
В этой статье я постараюсь уместить основные вопросы для самоподготовки к собеседованию на позицию Golang разработчика. Для простоты, я разбил их по темам. Данные вопросы могут быть полезными, как повод того, чтобы раскрыть более подробно тему.
Сегодня в 2 часа 17 минут утра впервые жизни пересёк экватор.
Республика Конго встретила грозой, что я не забуду никогда.
Молнии били с интервалом пять — десять секунд, разрывая тьму.
Трясло, но все благополучно. Африканцы, надо признать, радуются посадки, как голу любимой команды.
Что Нигер, что Камерун, что Конго (Нигерию я проспал и сказать не могу) это практически полная тьма ночью. Бывают одинокие огни, в Конго увидал первую подсвеченную улицу. Одну.
Центральную Африканскую республику, там сейчас гражданская война и почему-то Габон мы облетели по границе, про них сказать не могу.
Первое впечатление от Кейптауна: город чрезвычайно контрастный.
Мы были на холме, откуда до горизонта как город в городе стояли трущобы. Сотни тысяч хибар лишенные всяких благ порой даже прошедшего века. И всюду там кипит жизнь, проносятся пикапы где в кузове как маршрутке сидят люди. Толпы детей перебегают улицы.
И в этом же городе, есть районы, которые невозможно отличить от Америки. Молы, особняки, спортивные бегающие в новых эир-подсах. Как все это уживается вместе?
Есть в здешних конечно что то детское. Дорожный рабочий будет махать тебе ручкой с энтузиазмом ребенка. Другой обязательно покажет палец вверх. Третий покажет язык.
Можно ли вас сфотографировать? И женщины бросают все и начинают позировать как профессиональные модели передразнивая друг друга. Вчера проехали 800 км на Восток в сторону Мозамбика
Порт Элизабет, что лежит на 33 широте, продувается всеми арктическими ледяными ветрами. Начинаешь понимать ту отвагу, которую проявляли первые мореплаватели что шли здесь под парусами.
Оживленный, с хаотичным движением, грязный центр, сменяется пустынными районами, которые напоминают Сан-Франциско. Много домов сдается, много выставлены на продажу.
За 800 рублей с человека, можно съесть стейк с бэйби картошкой и выпить капучино.
3 февраля 1488 года португальский мореплаватель, страдая от штормовых ветров, достиг мыса доброй надежды, открыв путь на Индию.
Мы в городе Музенберг, что в 20 км от мыса. Ледяная вода и непрекращающиеся волны дают жизнь для пингвинов и местных серферов.
«Вот видишь белых?» — спрашивает меня таксист: «Они живут за заборами, каждый в своем мире, не общаясь друг с другом.
Мы Африканцы другие. У нас нет заборов, мой дом, дом моему соседу. Это называется убунту — человечность.» Белые живут иначе, но таксист лукавит.
Открытость и неутолимое желание поболтать, вот что царит тут. Мы идём на пятничную ярмарку для соседей. В муниципальном ангаре соседи готовят еду, за столами нет мест: все кушают и общаются друг с другом.
Ночь, мы стоим на трассе и ловим машину. Довольно рисковано, но такси сюда уже не ходит. Мимо летит маршрутка, завидев нас разворачивается, чтобы поехать в противоположную для нее сторону.
В салоне три человека, но они не возвражают. «Я сам родом из трущеб», — начинает свою историю ближний ко мне пассажир. Он говорит с сильным акцентом и я с трудом улавливаю суть. «Очень повезло, что мы вас подобрали, в это время здесь очень опасно». Маршрутка летит по пустынной дороге. Я делаю эту фотку, сложно сказать зачем, почему-то кажется что в таких случаях нужно делать фотографии. «Хакуна Матата» — жизнь без забот, переходит на суахили мой сосед.
Африка очень разная. В нашем доме раздельный сбор мусора. Мы были в кафе, где все официанты с синдромом дауна, представьте такое у нас. За 2 тысячи километров дорог я ни разу не попал в яму. Центр Кейптаун: деловой район сродни Манхеттену.
Мы въезжаем в район трущоб. Таксист заметно нервничает, постоянно держа левую руку у рта. Мы стоим в пробке и в случае чего быстро уехать не выйдет.
Трущобы, или как их зовут township, спальные районы вокруг каждого города. Сейчас здесь кипит жизнь: кто-то спешит на работу, школьники идут в школу, открываются лавки.
С детства слышал истории, сказать по совести, весёлого тона про голодающих детей Африки. Другое когда ты видишь эту нищету своими глазами.
Сложенные самым оригинальным образом из кусков железа бытовки, их крышу от ветра держат булыжники. Дети, что вместо учебы торгуют у прилавка, мусор.
Цивилизованные, просвещенные европейцы считали африканцев людьми второго сорта. (В России, мне кажется, так считают и поныне). Лишенные доступа к медицине, образованию, без равных прав на работу мы даемся теперь диву отчего местные так худо живут.
Путешествие в 32-ую страну в моей жизни началось с глупых приключений и ненужного риска. Я раз как-то ехал в Татарстане с бомбилой. По дороге из аэропорта он подобрал ещё одного пассажира, что было необычным, но не криминальным.
В местном аэропорту ко мне подошёл характерный дедок и предложил поездку по цене Яндекса. Мне где-то его стало жалко, где-то я проявил слабость и после миллионной договоренности в цене мы двинулись в путь.
По приезду цена выросла в 16 раз, я, конечно, отказался платить. Разразился скандал, подошли прохожие, которые в целом согласились, что цена завышена. В итоге договорились на 4 тысячи тенге, что в 4 раза больше изначальной. Так началась моя жизнь в Алмате.
Описать среднего жителя Алматы, так же сложно как описать нью-йоркера: здесь Бог весть сколько национальностей и кажется невозможно найти похожих друг на друга людей. Уверен, когда-нибудь из этой яркой смеси выйдет что-нибудь очень толковое.
Архитектурно город довольно одноликий. Будто предчетья Набережных Челны, типовые советские проспекты Алматы пересекают улицы под прямым углом, а местный Арбат отличается от не Арбата, только тем, что он пешеходный и там много людей. В тоже время город по своему уютен. Я не встречал улиц, где нет деревьев, тротуары широки и по ним приятно гулять. Во дворах много детей и их не боятся отпускать без присмотра.